Для философов и философских школ эллинистического периода античной истории характерно не столько выдвижение новых идей, сколько осмысление, уточнение, комментирование идей и учений, созданных мыслителями предшествующего периода. Но мы остановимся на той мировоззренческой новизне, которая возникла в постаристотелевской философии и была связана с изменениями, происшедшими прежде всего в социальной жизни античного мира: империя, созданная в результате походов Александра Македонского, не давала прежней возможности буквально каждому гражданину быть «животным политическим»; те мировоззренческие ориентиры, которые сложились в эпоху греческих полисов изменились, смысл жизни человека стал опять неясным…

Интерес и теории, к теоретическому выяснению картины мира, физике космологии, астрономии повсеместно снижается. Философов теперь интересует не столько вопрос о том, как надо жить в этом мире, чтобы избежать угрожающих со всех сторон бедствий и опасностей. Философ, который в эпоху «великой классики» был ученым, исследователем, созерцателем, умопостигающим Микро- и Макрокосм, теперь становится «умельцем жизни», добытчиком не столько знания, сколько счастья. В философии он видит деятельность и строй мысли, освобождающей человека от ненадежности, обманчивости, от страха и волнений, которыми так полна и испорчена жизнь. Оживляется интерес и изменяется отношения к кинизму, в котором внутреннее разорванное общество  «восполняет» социальную несвободу асоциальной свободой . Возникают и оригинальные, не «комментаторского» толка философско-этические концепции, порожденные культурным состоянием эллинской эпохи — прежде всего, это скептицизм, стоицизм и этическая доктрина материалиста-атомиста Эпикура.  Родоначальник античного скептицизма Пирон (365-275 гг. до н.э.) считал философом того, кто стремится к счастью. Но счастье состоит только в невозмутимости и в отсутствии страданий, и кто желает достичь таким образом понятного счастья, должен ответить на три вопроса:

• из чего состоят вещи ?
• как должны мы относится к этим вещам ?
• какой результат, какую выгоду мы получим от такого к ним отношения?

На 1-ый вопрос, по Пиррону, нельзя получить никакого ответа: всякая вещь «есть это не в большей степени, чем то». Поэтому ничто не должно быть называемо ни прекрасным, ни безобразным, ни справедливым, ни несправедливым.

Всякому утверждению о любом предмете может быть с равной силой и с равным правом противопоставлено противоречащее ему. Раз ни о каких предметах невозможны никакие утверждения истинные, то единственным подобающем философу способе отношения к вещам Пиррон называет воздержание («эрохэ») от каких бы то ни было суждении о них. Но такое воздержание от суждения не есть совершенный агностицизм: безусловно, достоверным являются, по Пиррону, наши чувственные восприятия, или впечатления, и суждения типа «Это кажется мне горьким или сладким» будет истинным. Заблуждение возникает лишь там, где высказывающий суждение попытается от кажущегося заключить к тому, что существует «по истине», то есть от явления заключать к его подлинной основе(сущности): ошибку совершит лишь тот, кто будет утверждать, что данная вещь не только кажется ему горькой(сладкой),но что она и по истине такова, какой она кажется.

Этим ответом на второй вопрос философии определяется, по Пиррону, и ответ на её третий вопрос: результатом, или выгодой, из обязательного для скептика воздержания от всяких суждений об истинной природе вещей будет та самая невозмутимость, безмятежность, в которой скептицизм видит высшую цель доступную философу счастья.

 Однако воздержание от догматических суждений вовсе не означает полной практической бездеятельности философа: кто живет, тот должен действовать, и философ — так же, как и все. Но от всех прочих людей философ-скептик отличается тем, что он не придает своему образу мысли и действиям значения безусловно истинных. Более поздняя античная литература сохранила немало рассказов и легенд о моральном облике самого Пиррона, о его убежденности в своей правоте, о поразительной стойкости характера и невозмутимости, проявленных им не раз в минуты испытаний и опасностей.

Одним из наиболее обстоятельных писателей позднего скептицизма был Секст, получивший от Диогена Лаерция прозвище Эмпирик. Сексту принадлежат «Три книги Церроновых положений», пять книг «Против догматических философов» и шесть книг «Против ученых». Обстоятельность изложения, характерная для всех работ Секста, позволяет квалифицировать его творчество как общий итог, все его работы свидетельствуют о тесной связи его скептических аргументов с данными современной ему медицинской науки; а также стремлением представить скептицизм как совершенно беспрецедентное и оригинальное философское учение, не допускающего не только смещения, но и сближения с другими учениями. В действительности же скептицизм вырос не на «пустом месте»: не трудно понять, что в онтологии и гносеологии скептицизм опирается на релятивизм, а идея текучести, изменчивости чувственно воспринимаемого мира и невозможности однозначно зафиксировать его в понятийном мышлении присутствует у многих ранних греческих философов — у эллатов, Гераклита, Демокрита, Протагора, у представителей платоновской Академии.

Эпикур, создавший материалистическое учение получившее название по его имени, также понимал под философией деятельность, дающую людям посредством размышлений и исследований безмятежную, свободную от страданий, жизнь: «Пусть никто в молодости не откладывает занятия философией, а в старости не устает заниматься философией…Кто говорит, что еще не наступило или прошло время для занятий философией, тот похож на того, кто говорит, что для счастья или еще нет, или уже нет времени». Главный раздел («часть») философии поэтому — этика, которой предшествует физика (по Эпикуру, она открывает в мире его естественные начала и свяэи, освобождая душу от веры в божественные силы, в тяготеющий над человечеством рок или судьбу), которой, в свою очередь, предшествует третья «часть» философии — каноника (знание критерия истины и правил ее познания).В конечном счете Эпикур в качестве критерия знания чувственные восприятия и на них общие представления и основанные на них общие представления, — в гносеологии эта ориентация получила название сенсуализм (от лат. «сенсус» чувства).

Физическая картина мира, по Эпикуру, такова: Вселеннная состоит из тел и пространства, «то есть пустоты». Тела же представляют собой или соединения тел, или то ,из чего образуются их соединения, а это неделимые, неразрезаемые » плотные тела — атомы ,- которые различаются не только как у Демокрита, формой и величиной, но также и весом. Атомы постоянно движутся через пустоту с постоянной для всех скоростью и — в отличие от взглядов Демокрита — могут спонтанно отклонятся в сторону  от траектории происходящего в силу необходимости прямолинейного движения ,- то есть Эпикур вводит гипотезу самоотклонения атомов для объяснения столкновений между атомами и трактует этот как то минимум свободы ,который необходимо предположить в элементах микромира — в атомах чтобы объяснить возможность свободы и в человеке.

Этика Эпикура  исходит из положения, что для человека первое и прирожденное благо есть удовольствие, понимаемое как отсутствие страдания, а не преимущественное состояние наслаждения. Эпикур писал: «Когда мы говорим, что удовольствие есть конечная цель, то мы разумеем не удовольствие распутников и не удовольствие, заключающемся в чувственном наслаждении, как думают некоторые, не знающие, или не соглашающиеся или не правильно понимающие, но мы разумеем свободу от телесных страданий и душевных тревог». Именно посредством освобождения от них и достигается, согласно эпикуреизму  ,цель счастливой жизни — здоровье тела и отсутствие волнений, полная безмятежность духа  — атараксия. Страдания души Эпикур считал гораздо худшими в сравнении со страданьями тела. В целом этика Эпикура индивидуалистичная и утилитарна :даже дружба ценится более не ради нее самой, а ради приносимой  ею безопасности и ради безмятежности души. Отметим также и оптимизм Эпикура: страх не имеет силы в глазах истинного философа, считал он :»Смерть — самое страшное из зол, не имеет к нам никакого отношения, так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть существует, тогда мы не существуем».

Иное настроение мы находим в этике стоиков, которые философией своей опирались на учение Гераклита, усилив в нем черты материалистичного гилозоизма (учение о всеобщей одушевленности универсума):мир целиком есть единое тело, живое и расчленное, насквозь пронизанное одушевляющим его телесным дыханием («пневмой»). Множеству атомов Эпикура они противопоставили учение о строжайшем единстве бытия, и вообще, на каждое положение в физике Эпикура можно в стоицизме найти контрположение .Наиболее полно эта противоположность проявилась в вопросе о понимании свободы и высшей задачи человеческой жизни. Если эпикуреизм пронизан пафосом свободы и стремится вырвать человека из «железных оков необходимости», то для стоицизма необходимость («рок», «судьба») непреложна, и избавление от необходимости (свобода в смысле эпикуреизма) невозможно. Действия людей отличаются не по тому, каким образом — добровольно или по принуждению — сбывается и исполняется неотвратимая во всех случаях и безусловно, предназначенная всем необходимость. Судьба «ведет» того, кто неразумно и безрассудно ей противится. Мудрец стремится вести жизнь, согласную с природой, и для этого руководствуется разумом. Настроение в котором он живет, есть смирение ,покорность неотвратимому. Разумная и согласующаяся с природой жизнь есть жизнь добродетельная, и ее результат есть «апатия» — отсутствие страданий, бесстрастие, безразличие ко всему внешнему. Именно со стоицизмом связывается афоризм «Философия ест наука умирать». Но несмотря на такой явный пессимизм этика стоиков ориентирована на альтруистический принцип долга и бесстрашия перед ударами судьбы, в то время как идеал эпикуреизма эгоистичен, несмотря на свою утонченность и «просвещенность».