Вселенная как машина

Эта идея не принадлежит Ньютону. Еще Демокрит, Эпикур, Лукреций и Гассенди доказывали, что мир состоит только из атомов и их комбинаций, движущихся в пустоте, и что любое явление природы можно объяснить перегруппировкой этих атомов. Декарт, хотя и не веривший в пустоту, применял к частицам законы механики, пытаясь вывести таким путем наблюдаемые свойства действительного мира. Однако древнюю и часто оспариваемую догадку, что все вещи, все явления природы и весь наш опыт можно объяснить перегруппировкой изначальных атомов, движение которых подчиняется механическим законам, удалось поставить на прочную и строгую основу только с помощью теории Ньютона. Если это так, то почему бы не попытаться объяснять явления в экономике, истории и, наконец, поведение самого человека на основе естественных законов, которые вытекали бы как следствия из законов, управляющих поведением элементарных частиц? С появлением теории Ньютона проблемы детерминизма и свободы воли, как и вся система человеческих знаний (под которой часто подразумевали саму ньютоновскую систему), — все это было пересмотрено в свете ее идей.

Но, возможно, сильнее всего теория Ньютона повлияла на психологию людей. В средние века человек спокойно жил:

• в мире, центром которого он был;
• в мире, весь смысл, стремление и содержание которого концентрировались вокруг человека, подобно тому, как Земля была центром движения всех звезд, планет и других тяжелых или легких тел;
• в мире, который зиждился на идее спасения души и в котором все поступки были целенаправленны;
• в почти волшебном и ясном мире, где все создания — от ангелов до животных, и даже неодушевленные камни — знали свое место, свою цель и свое отношение ко всему остальному.

Уже давно подозревали, что Вселенная может быть материальной, состоящей из набора атомов, которым не присущи ни собственные цели, ни определенное направление движения и поведение которых не зависит от человека. Защитников таких взглядов могли в зависимости от нравов времени или от их темперамента сжигать на костре или просто игнорировать. Такая идея представляла интерес как одна из возможностей объяснить мир, хотя она не отличалась особой привлекательностью и гуманностью. Ей оказывали предпочтение скорее из соображений морали (Эпикур), чем из-за того, что она помогала упорядочить явления природы с меньшими затратами сил.

Утверждение, что Ньютон зачеркнул весь мир средневековья, вероятно, является чересчур сильным, однако ясно, что успех его теории привел к тому, что человеку стало неуютно жить в этом мире. Трудно сказать, насколько это соответствует действительности, но стало труднее верить-в то, что человек является центром Вселенной, что все сущее управляется и, организуется человеком, главным героем грандиозного спектакля. В результате применения механических законов к движению частиц мир перестал концентрироваться вокруг Земли. Отсюда лишь один шаг до материализма Гольбаха:

«Вселенная, огромное скопление всего сущего, состоит лишь из материи и движения. Все, что предстает перед нашим взором, является, ничем иным, как широким и беспрерывным потоком причин и следствий».

К концу семнадцатого века, теорию Ньютона стали преподавать в университетах Великобритании. Когда Ньютон скончался в 1727 г., ему были устроены королевские похороны. После похорон Вольтер написал: «Не так давно в одной знатной компании обсуждался избитый и пустой вопрос: Кто был величайшим человеком — Цезарь, Александр, Тамерлан или Кромвель? Кто-то сказал, что таким человеком был, без сомнения, Исаак Ньютон. И он был прав, так как мы должны благодарить Ньютона за то, что он овладел нашим разумом не насилием, а силой правды».

Затем теория Ньютона распространилась по всему континенту. К 1789. г. было выпущено 18 технически трудных для печати изданий «Начал»; вышло около 40 популярных книг на английском и 17 на французском языках, трактующих эту тему. Были даже организованы женские курсы — «Ньютонизм для дам».

Стало настолько модным читать книги о новой науке, что, говорят, молодые женщины раздумывали, согласиться ли им на предложение, если их женихи не достигли каких-либо научных высот. Без сомнения, тот огромный успех, который имела миссия Бенджамина Франклина в Париже, частично связан с его выдающимися открытиями в области электричества. И, возможно, не был большим преувеличением рассказ о даме, которая всегда возила с собой труп человека, чтобы изучать анатомию во время прогулок по Булонскому лесу. Коттон Матер писал: «Гравитация ведет нас к Богу и ставит нас рядом с ним».

Конечно, дамы и господа, которые посещали всевозможные лекции, вряд ли читали «Начала» Ньютона или разбирались в тонкостях его доказательств. Однако «ньютонизм» и «ньютоновская система» превратились с этого момента в одну из непререкаемых догм европейского мышления. Любую другую систему мира стали теперь проверять и. подвергать сомнению, опираясь на систему Ньютона. С этого времени идеи Ньютона стали господствовать в науке Запада подобно тому, как господствовали в течение многих веков взгляды Аристотеля.

Ньютон считал, что движения планет подчиняются его законам не вполне строго, и эти движения следует время от времени подправлять, словно бог через каждое тысячелетие подводит свои часы, которые слегка отстают. Однако в начале девятнадцатого века Лаплас доказал, что эти часы не отстают, а идут точно. Оказалось, что те небольшие отклонения в движениях планет, которые беспокоили Ньютона, можно объяснить, если- учесть взаимное влияние планет. Говорят, когда Наполеон спросил у Лапласа (можно только удивляться уместности подобного вопроса), где же находится бог в его системе, Лаплас ответил: «Je n’ai pas eu besoin de cette hypothèse» («Я не нуждаюсь в этой гипотезе»).

Однако не всем нравился этот мир, в котором человек был подобен чужеземцу, а атомы и планеты двигались по своим орбитам независимо от его воли. Это был мир, с которым следовало считаться, но которому не обязательно было радоваться. Он оказывал влияние на взгляды философов, экономистов, политиков, теологов и моралистов; некоторые приветствовали его, другие же страстно отвергали, но в конце концов были вынуждены принять его со смирением, а возможно, с некоторой горькой усмешкой:

«Я открыл свое сердце мягкому безразличию Вселенной и принял ее как брата» (Камю).