Смысл жизни

Вопрос о смысле жизни — извечный вопрос; его присутствие обнаруживается в мировых религиях, в философии, в искусстве, в этических учениях. Для славянского мира, особенно для нашего Отечества в прошлом, это еще и мучительный вопрос. У нас его не столько разрешают, сколько переживают.

«В чём смысл жизни человека?», — так звучит этот вопрос. Практическая повседневная жизнь людей, особенно в современных условия, требует от нас определённой целеустремлённости, планирования, учёта сил и возможностей и т.д., в все это подстёгивается обстановкой конкуренции и обострённым личным или общественным интересом. Поэтому нам сегодня ближе и понятнее слово «цель» жизни, а не «смысл» её.

Однако, мы не должны отождествлять пели /цель/ и смысл жизни, ибо по большому счёту это разные понятия. Цель как правило имеет более или менее чёткую формулу; она ставится как некая практическая задача и в конечном итоге оказывается достигнутой или не достигнутой. За время жизни каждый человек ставит перед собой множество целей, и достигнутые целя уходят из сознания как таковые, на их место приходят новые дели. И если целей, как это видно, может быть множество, то этого нельзя сказать о смысле жизни. Слово «смысл» несёт в себе идею постоянства, чего-то длительного и устойчивого, а следовательно более значимого для духовного мира личности, нежели цель.

Для того, чтобы поставить вопрос о смысле жизни, надо мысленно возвыситься над повседневностью и посмотреть на себя как бы со стороны /Б. Спиноза выражал это словами «с позиции вечности»/. Вот почему этот вопрос имеет религиозно-философский характер; он — не для приземлённых умов, а для тех, кто не утратил способности думать о своём высшем предназначении.

Ещё Л. Н. Толстой в своей «Исповеди» усомнился в способности человеческого разума ответить на вопрос: «зачем мы живём?» Он отсылает нас к учению Сократа, Соломона, Будды. По Сократу, например, душа стремится к вечному, неизменному /божественному/; тело же — к противоположному, т.е. к смерти. Поэтому обретение истины связано с приобщением к вечности. Подобные рассуждения мы могли встретить в буддизме, в философии А. Шопенгауэра.

В рамках отечественной религиозной философии точкой отсчёта при постановке вопроса о смысле жизни выступает идея Бога. Само его понятие, равно как и понятия добра и зла выработаны всей исторической жизнью человечества, и именно они в силу этого являются самой жизнью людей. «Знать Бога и жить — суть одно и то же. Истина раскрывается в любви; надо не разделяться с тем, с чем не согласен, а сближаться, примиряться, любить», — это вывод, к которому пришёл Л. Н. Толстой.

Эту мысль развивал С. Л. Франк в своей работе под названием «Смысл жизни». Он исходил из того, что религиозная вера коренится в сознании человека, следовательно, никто, кроме самого человека, никакая другая сила не могут одолеть зло на земле. Но человек живёт в этом зле, и более того — он порождает его. Поэтому неизбежно возникает вопрос: есть ли у нас какие-либо основания для того, чтобы верить, что сама жизнь, полная зла, спасёт себя из самой себя ?

Да, будет ответ, считает С. Л. Франк, если исходить из осознания жизни как единого полого, т.е. без разорванности её на настоящее и будущее. Все до сих пор известные спасители человечества, вожди разного толка, обещая лучшее будущее, опирались на разум и увлекали людей в будущее, но при этом сами пребывали в нравственной слепоте; их деятельность в лучшем случае достигала результата вещественного, но деградировала мораль, и люди погружались во зло. Они стали откладывать свою жизнь на будущее, создавая различные её модели, но они забыли, что жизнь едина, что настоящее и будущее суть одно; оно становится вневременным бытием, когда на земле устанавливаются мир и согласие, любовь и сострадание /вспомним поговорку: счастливые часов не наблюдают/.

Это рассуждение наполняется для нас особым смыслом, если принять во внимание слитность нашей собственной жизни и мировой жизни; «единство моего Я и мира должно сознаваться как вневременное и всеобъемлющее целое, и об этом целом мы спрашиваем: имеет ли оно смысл и в чём он ? Этот смысл не может не быть мировым, он не может существовать ни в каком времени: он или есть раз и навсегда, или его нет -тоже навсегда».

Приняв это, мы поставим для себя такой вопрос: «Как мне приобщиться к началу, в котором заключается залог спасения жизни ?» Иначе говоря, «как  жить ?», чтобы осмыслить и незыблемо утвердить свою жизнь. Ответ будет такой: любовь к Богу, любовь к ближнему — вот единственное дело, которому следует отдаться.

Вместо абстрактного идеала, относимого в будущее, искомым благом провозглашается сама жизнь, но не как бессмысленно текущий процесс, а как «самопознающая и самопереживающая полнота удовлетворенности в себе». Она должна проявиться в любви, доброте, сострадании, доверии, терпении, во всём, что сближает людей, что отторгнет от них их эгоистические начала.

Человек по природе своей принадлежит двум началам: Богу и миру, и его сердце есть скрещение этих двух сил. Телесное начало конечно, но оно имеет большую силу и является источником греха. Грех же есть не просто отступление от Духа, он — сила зла в мире, У П. А. Флоренского использован образ геенны — дурной бесконечной страсти и ее ненасытности; иллюстрацией к этому может служить миф о Сизифе — томимый жаждой и голодом, он постоянно раздразнивается видом бегущей холодной воды и поднимающихся от него ветвей с золотыми плодами. Противостояние искушениям возможно только через «обожение плоти и стяжание Духа». Отречение от мира должно сочетаться с любовным участием в нём.

Цель устремлений подвижника — не обеспложение, не равнодушие, а восприятие всей твари в её первозданной красоте. Дух Святой открывает себя в способности видеть красоту твари. Возможно, в этом значении следует толковать известное изречение Ф. М. Достоевского: «красота спасёт мир». В искушении человек обретает самого себя, в победе над страстью впервые осознаёт себя свободным: в осуществлённом торжестве над грехом делает свою эмпирическую природу сверх — эмпирической, так заключат эту мысль П. А. Флоренский.